Факторы формирования военно-политической обстановке в мире в первой половине ХХI века (2005)
Генерал-лейтенант Н. Марков,
доктор военных наук, профессор
Военно-политическая обстановка – это совокупность военно-политических отношений субъектов политики и их военных организаций, которая характеризуется уровнем угроз использования и реальным применением средств вооруженного насилия. Поскольку война – это продолжение политики, а политика – концентрированное выражение экономики, то военно-политические отношения возникают вследствие деятельности тех или иных субъектов, отстаивающих собственную модель развития. А совокупность военно-политических отношений, задающая основные параметры мирового порядка и миро-регулирования, определяется "в основном невоенными внешними силами".
В настоящее время и в обозримой перспективе формирование нового мирового порядка определяется глобализационными процессами. Именно глобализация выступает той "невоенной внешней силой", которая определяет "успех или провал военной стратегии". Лежащие в основе процессов глобализации единый мировой рынок и либеральная экономическая доктрина в совокупности с образованием глобального информационного пространства со свободным доступом предопределили следующие главные признаки формирования новой системы
международных отношений.
Во-первых, наблюдается устойчивый рост важности связей и потоков товаров и услуг (ресурсов в широком смысле), а также связанных с этим процессов их формирования, направления и контроля в качестве организующей основы мирового порядка при снижении значения ограниченных пространств (территорий и ресурсов) и связанных с ними властных атрибутов (государственного суверенитета).
Во-вторых, недостаток того или иного ресурса в этих условиях начинает компенсироваться интенсивностью "коммуникаций", то есть связей субъекта в системе международных отношений, дающих ему доступ к этому ресурсу. Перед каждым субъектом встает проблема выбора определенной системы связей, которая должна отвечать целям его деятельности на международной арене и в конечном итоге определять его статус.
В-третьих, неспособность традиционных систем государственного управления контролировать ту или иную активность своих граждан и организаций в системе глобальных связей (в силу несовместимости масштабов) уже привела к расширению спектра значимых участников международных и, соответственно, военно-политических отношений.
В результате благодаря открытой системе глобальных связей принципиально отличные по своим характеристикам субъекты становятся равнозначимыми с точки зрения формирования военно-политической обстановки. В целом во всем многообразии субъектов можно выделить три основные группы.
К первой группе относятся государства и их объединения – межгосударственные организации, блоки и коалиции, ко второй – ведущие корпоративные структуры, имеющие либо национальную, либо транснациональную принадлежность и действующие в глобальном рыночном пространстве. Третью группу составляют разнообразные негосударственные субъекты, действующие, в отличие от корпораций, в основном вне глобального рынка – от организаций гуманитарного характера до криминальных и экстремистских структур.
Ни одной из перечисленных групп не присущ достаточный набор преимуществ, чтобы формировать мировой порядок по своему усмотрению. Государства обладают формальным суверенитетом, военной силой и материальными ресурсами, но обременены социальными обязательствами, вынуждены действовать в рамках международного права и под пристальным вниманием СМИ.
Глобальные монополии не имеют собственных силовых возможностей, однако располагают колоссальной рыночной властью, позволяющей успешно формировать необходимые потоки ресурсов и информации, созданных на той или иной национальной территории. В сравнении с ними правительства являются заведомо более слабыми игроками глобального рынка, но именно они "допускают" корпорации к значимым ресурсам, и от них зависит военное "прикрытие" корпоративной деятельности за пределами национальной территории. Преимущества субъектов третьей группы определяются организационной гибкостью, мобильностью и скрытностью. Они легко "проникают" в государственные и корпоративные структуры, воздействуя на них изнутри, дополняя традиционные группы влияния. Но самое главное – это то, что они способны к скрытной концентрации финансовых, интеллектуальных и силовых (например, в террористических формах) ресурсов практически в любой точке пространства и времени.
Очевидно, в силу различия организационных структур, ресурсов, а также долгосрочных и краткосрочных задач перечисленных групп субъектов перспективы формирования мирового порядка и военно-политической обстановки будут определяться характером перераспределения ролей и функций между ними.
Так, сразу после распада Советского Союза единственным государством, способным к формированию военно-политической обстановки на глобальном уровне, остались США. Мировой порядок "закономерно" был переаттестован ими из "ялтинско-потсдамского" в "мальто-мадридский". Сутью последнего выступала главенствующая роль администрации Соединенных Штатов, контролирующих институт "большой семерки", мощный военно-политический блок НАТО, а также органы регулирования глобальных финансово-экономических потоков – Международный валютный фонд (МВФ), Всемирный банк (ВБ) и Всемирная торговая организация (ВТО). Принципиальным отличием этой системы "глобального управления" от системы "первого поколения" с ООН во главе являлась ее направленность не на предотвращение мировой войны между центрами силы, а на "формирование обстановки" в интересах крупного бизнеса, коррекцию направлений и объемов глобальных ресурсных потоков в соответствии с его интересами.
Военная сила, в основном вооруженные силы США и НАТО, стала применяться не столько для решения задач стратегического сдерживания, сколько для управления международными кризисами, которые, ввиду отсутствия адекватного военного противника, все чаще стали использоваться в интересах перераспределения тех или иных секторов глобального рынка. Военно-политические акции с участием ВС ведущих зарубежных стран во главе с Соединенными Штатами были фактически следствиями невозможности управления обстановкой с применением только экономических и информационных рычагов. География "кризисного реагирования" и миротворческой активности 1990-х годов свидетельствует о том, что военная мощь США, а также сформированные при их участии военные коалиции и миротворческие контингенты использовались как инструмент конкурентной борьбы корпораций прежде всего американского происхождения, направленный против корпораций Евросоюза и Японии, а также экономики России, Китая, государств Юго-Восточной Азии и Латинской Америки.
В результате к рубежу двух тысячелетий США, удерживая позиции наиболее привлекательной инвестиционной площадки глобальной экономики с опорой на военную силу, финансовую мощь и информационную экспансию, обеспечили себе возможность формировать военно-политическую "повестку дня" для всех остальных государств. Отсутствие внятных альтернатив американоцентричному геополитическому вектору сформировало устойчивый образ "глобальной империи" в лице Соединенных Штатов. США в этот период уже перестали восприниматься мировым сообществом как просто национальное государство, став по сути "центром мирового управления". Другие национальные государства или под патронажем "глобальной империи", или в результате ее силового воздействия быстро утрачивали значимые основания собственного суверенитета как в экономическом, так и в военно-политическом плане.
В условиях "размывания" суверенитетов и крайне жесткого информационного прессинга со стороны подконтрольных США глобальных СМИ, а иногда и вследствие проводящихся ими информационных операций, общества большинства "старых" и "новых" демократий начали изменяться. На фоне разложения традиционных социальных укладов произошло выделение и возвышение "новой" элиты, независимой от национальных корней, и ее антипода – экстремистских группировок, формирующихся вокруг идей национального и религиозного возрождения. Такое расслоение обществ предопределило со второй половины 1990-х годов серьезное перераспределение ролей между национальными государствами, глобальными корпорациями и так называемой третьей группой.
Дело в том, что США как национальное государство не избежали проблем, аналогичных тем, которые они "экспортировали" в другие страны, создавая свою "империю" на протяжении последнего десятилетия ХХ века. Формируемые ими в этот период глобальные финансовые и региональные военно-политические кризисы негативным образом повлияли на их же экономику, подорвали престиж страны, а также сформировали устойчивую группу ближайших конкурентов в составе ЕС, Китая, Японии и России, управление которыми исключалось в рамках инструментария 1990-х годов.
Ненадежность использования "глобальной империи" в лице США как инструмента реализации основанных на личных интересах проектов "новой" элиты, заставил ее представителей – владельцев капиталов и руководителей глобальных корпораций – привлечь потенциал организаций экстремистского толка, используемый для формирования необходимой обстановки широким спектром методов. При этом сами Соединенные Штаты стали уже не столько субъектом, сколько объектом применения такого рода методов.
В результате достаточно четко организованной операции в виде "согласованных по цели, месту и времени" терактов 11 сентября 2001 года США как оплот "новой" элиты обновили свой международный имидж, став из негативно воспринимаемой "глобальной империи" "благородным" лидером антитеррористического движения. Это в значительной степени сплотило американское общество и обеспечило его положительную реакцию на ведение "глобальной войны с террором". В результате отдельные представители "новой" элиты, в частности из состава американской администрации, получили возможность формирования военно-политической обстановки "по своему усмотрению" в любой точке земного шара, вне зависимости от международного общественного мнения. Это и продемонстрировал относительно легкий разгром режима талибов в Афганистане в 2001 году, закрепивший военное присутствие США в пересечении зон геополитических интересов России и Китая. Продолжением данной кампании можно считать силовой демонтаж вполне легитимного режима в Ираке в 2003 году и дальнейшую дестабилизацию региональной обстановки с опорой на террористические организации, что подорвало позиции европейских и российских корпораций на Ближнем Востоке.
Военно-политическая активность Соединенных Штатов в 2001 – 2004 годах, по мнению ряда американских и иных политиков и специалистов, наносит прямой ущерб национальным интересам страны. Но ущерб в данном случае наносится США как национальному государству, но не главному силовому инструменту "новой" мировой элиты. Многоаспектность же провозглашенной через американскую администрацию "борьбы с мировым терроризмом" дает возможность "новой" элите использовать самый широкий и экономически рентабельный набор инструментов глобального управления при абсолютной анонимности самих управляющих структур.
В основе этого проекта лежит навязывание посредством реализации террористических актов и дестабилизации обстановки в той или иной стране либо регионе рефлексивного управления национальным системам выработки и принятия решений. В информационно-психологическом плане у населения отдельных стран формируется ощущение постоянной угрозы, на основе которого корректируются базовые ценности общества и направления "политической активности масс".
При этом борьба с терроризмом предполагает переориентацию государств с защиты своих национальных интересов на отстаивание интересов "мирового сообщества" и отказ от тех или иных геополитических притязаний. Направленность военного строительства государств-участников "антитеррористических" коалиций меняет свои приоритеты в сторону создания компактных группировок, предназначенных для выполнения военно-полицейских функций и локальных антикризисных задач.
Такой подход к реализации военно-политической активности на рубеже ХХ–XXI веков оказался более "рентабельным" для "новой" элиты, так как в значительной степени снизил ее политические риски и экономические издержки, связанные с прямым использованием военной силы, находящейся под юрисдикцией национальных государств.
Однако, несмотря на всю свою "технологическую" привлекательность, проект формирования "единого мирового государства", скрепленного борьбой с "глобальным террором", имеет один существенный недостаток. Он не учитывает возникшей с момента распада СССР тенденции нарастания значимости культурно-цивилизационной принадлежности большинства государств мира.
"Всеобщему" господству западной системы ценностей в начале 1990-х годов моментально был брошен вызов другими цивилизациями, прежде всего китайской и исламской. Противоборство между ними ведется как минимум за сохранение своего образа жизни, а как максимум за его экспансию. Оно асимметрично по целям, средствам и методам, а также критериям победы. В этой борьбе проигрыш означает культурную ассимиляцию, что наглядно доказала агрессивная экспансия американского образа жизни, сопровождающая их внешнеэкономическую и военную деятельность.
В настоящее время и на обозримую перспективу в ответ на цивилизационные вызовы проектов с Соединенными Штатами в качестве лидера постепенно разворачиваются альтернативные геополитические проекты на цивилизационной основе. Они предполагают многополярную модель мирового управления, которая является наиболее реальным конкурентом "единому мировому государству".
Наибольшую озабоченность в рядах американоцентричной "новой" элиты вызывает китайский проект, так как Китай в силу цивилизационной специфики остался фактически неуязвимым для американского военно-политического регулирования. Этот проект, сформулированный еще в конце 1970-х годов, направлен на превращение страны в ведущую мировую державу к середине XXI века. Китайский и американский проекты сходны в конкретности поставленных долгосрочных целей, их глобальной направленности и четком осознании последовательности форм и способов их реализации, а также относительной независимости от остальных – европейского, исламского и других проектов.
Расширение и укрепление ЕС формально направлены на повышение конкурентоспособности государств Европы за счет региональной интеграции. Европейский проект, как показывает анализ опыта строительства ЕС, его организационная структура и привлекаемые ресурсы по сравнению с американским и китайским ограничены рамками региона, а его целевая направленность носит во многом приспособленческий (к американскому проекту) характер. Единого исламского проекта пока не существует.
Однако доктрины исламской консолидации на основе, например, контроля глобального рынка энергоносителей, возрождения халифата на основе панарабизма, пантюркизма, и другие отражают стремление не только к сохранению культурной самобытности мира ислама, но и к ее экспансии на Запад (в Европу), Север (в Россию) и на Восток (в Китай). Следует отметить, что внятных долгосрочных перспектив у Японии уже не просматривается. Она, по всей видимости, будет вынуждена следовать в фарватере либо американского, либо китайского проекта. Еще нет долгосрочных планов и у Индии.
Военное строительство в условиях многополярного мира будет ориентировано для одних – на сокращение рисков при достижении собственных целей, а для других, менее развитых, – на противодействие угрозам, связанным с реализацией целей "враждебного окружения". При этом "облик" вооруженных сил и военная доктрина государств будут отражать их геоэкономические позиции, технологический уровень, а не уровень военно-политических амбиций их руководства (хотя возможны и исключения северокорейского образца). Военно-политическая обстановка же будет во многом формироваться по образцам эпохи "классического" для Европы XIX – первой половины XX веков баланса сил с временными военными союзами, но не в региональном, а в глобальном масштабе.
Таким образом, в первом десятилетии XXI века сформировалось несколько геополитических проектов, задающих различные модели формирования военно-политической обстановки. По всей видимости, все эти три модели будут сосуществовать и конкурировать на международной арене, а доминирование той или другой на определенных временных интервалах будет зависеть от перераспределения ролей и функций между государствами, корпорациями и неправительственными субъектами, субъектами так называемой "третьей группы".
При этом в настоящее время становится понятным, что военно-политическая борьба государств как друг с другом, так и с сетевыми структурами, наблюдающимися то в реальном мире, то в информационном пространстве, не может принести заданного эффекта, если будет вестись только методами прямого воздействия. Реализация так называемой "стратегии борьбы с международным терроризмом" продемонстрировала тот факт, что прямое масштабное применение военной силы перестает быть достаточным для разрешения международных проблем. Наибольший успех государства в данном случае достигается посредством воздействия различными способами, методами на среду функционирования своих противников и конкурентов – формирование обстановки. И это касается прежде всего финансового и информационного ее компонентов – то есть "невоенных внешних сил".
Формирование обстановки предусматривает оптимизацию внешних и внутренних условий для достижения своих национальных целей и в случае необходимости ухудшение таких условий для противников и конкурентов. Это возможно лишь в том случае, если государство будет располагать полномасштабными вооруженными силами, строительство и облик которых в максимальной степени отвечают решаемым национальным задачам и соответствуют складывающейся (прогнозируемой) обстановке. ВС сохранят при этом роль необходимого инструмента, направленного на минимизацию рисков, связанных с возможной "неубедительностью" невоенных инструментов. Кроме того, эффективное формирование военно-политической обстановки будет, по всей видимости, основываться на сотрудничестве государственных структур, национального бизнес-сообщества и организаций "нового", сетевого типа, содействующих продвижению национальных интересов. Именно такое сотрудничество позволит разработать необходимые военно-политические технологии мироуправления, в частности формирования кризисов в собственных интересах (американская практика) или избежания ситуации, при которой страна втягивается в кризис (китайская практика).
Именно поэтому деятельность в области национальной безопасности ведущих зарубежных государств будет направлена на формирование военно-политической обстановки с опорой на мощные вооруженные силы. Слабые государства становятся в этих условиях заложниками формирования обстановки более сильными. Их военно-политическая практика будет корректироваться в сторону участия в реализации того или иного геополитического проекта более мощного военно-политического субъекта. Военное строительство в таких странах будет "замыкаться" на военное строительство "ведущего", как, например, военное строительство в государствах Центральной и Восточной Европы, которое ведется с оглядкой на США и НАТО, по принципу необходимого дополнения.
Применение вооруженных сил по-прежнему будет рассматриваться как фундамент любого противоборства в силу конкретности военных средств и методов. Одновременно будет наблюдаться прогрессирующая взаимосвязь военных и невоенных инструментов в рамках единых замыслов разнородных субъектов военно-политической обстановки. Перечисленные аспекты последней обусловливают также постепенный переход от четкой классификации военно-политических ситуаций в рамках конфликтного спектра и блокового противостояния к международным "проблемам", которые могут одновременно иметь признаки различных ступеней военно-политической эскалации. Это серьезно затруднит ее адекватное восприятие и объективную оценку и вместе с тем повысит риски "реального использования средств вооруженного насилия" для государственных систем выработки и принятия решений.